Вермахт

9 апреля 1942

Условия на аэродроме стали хуже. Самолеты не могут выбраться из грязи. В Сольцы и Сиверской тоже самое. Только в Красногвардейске получше. Там взлетно-посадочная полоса залита цементом.

Сегодня в корпусе прошло совещание всех коммодоров эскадр по вопросу повторного налета на корабельные цели в гавани Ленинграда. Согнутый ревматизмом гауптманн Хаазе летал туда на «Шторхе».

С большим трудом «Шторх» выползает из грязи. При старте его колеса просто крутятся в грязи и никуда не едут. После разворота на небольшом поле с помощью храброго коменданта авиабазы, обер-лейтенанта Хорнинга, мы все-таки взлетели, взяли курс на север и через 30 минут сели в Госткино, полевом аэродроме I авиакорпуса. Наш «Шторх» при приземлении поднял целый фонтан воды. Поле здесь тоже напоминает скорее озеро, чем посадочную площадку.

На совещании у командира I авиакорпуса я встретил генерал-лейтенанта Кратцерта, начальника артиллерии Ленинградского сектора. При налете Люфтваффе на корабельные цели, он руководил артогнем по русской ПВО и успешно подавлял ее. В следующем налете будет тоже самое.

Так же я встретил обер-лейтенанта Хагена из эскадры «штук». У него Дубовые листья к Рыцарскому кресту. 60 Ю-87 при следующем налете должны посадить на мель весь русский военный флот.

С Хаазе я вылетаю через Сиверскую на Красногвардейск. Над Сиверской я делаю несколько кругов. Взлетно-посадочная полоса в ужасном состоянии. «Натуральный ручей», - говорит мне «Профессор», смотр на нее сверху. Это и в самом деле так, вода с взлетно-посадочной полосы растекается по ближайшим улицам.

В Красногвардейске бетонированная взлетно-посадочная полоса в порядке. Рулевые дорожки уже подсохли. Хорошо, что у нас есть это место, иначе мы просто утонули бы в грязи. Как только позволят на условия на других площадках, я хочу собрать всю эскадру в Красногвардейске.

Командир I-й группы, гауптманн Филипп, находится все еще в отпуске в Германии по случаю награждения его Мечами к Дубовым листьям. Его заместитель, обер-лейтенант граф фон Матушка, а также комендант авиабазы, гауптманн Хоффманн, едут ко мне через поле. Мы определяем места стоянок для эскадрилий и для размещения личного состава на случай запланированной переброски II-й группы.

Лейтенант Райманн прислал за мной в Красногвардейск автомашину, на которой я после обеда возвращаюсь в Сиверскую. Дует теплый весенний ветер, поэтому мы открываем кабину.

Шоссе Псков-Ленинград находится в отличном состоянии и полностью расчищена от снега. Кое-где уже появилась пыль. Так что сегодня мы уже видели снег, грязь, дождь, воду и пыль. Справа от дороги среди последних сугробов я вижу первые весенние бутоны цветов.

Как будто во второй родной дом, я прибываю на свой любимый командный пункт в Сиверской. Я рад, что вернулся. Лейтенант Райманн хорошо справлялся во время моей командировки «начальником истребительной авиации Север» (Jagdfliegerführer Nord).

 

10 апреля 1942

Оттепель продолжается. Ночью еще раз выпал мокрый снег. Аэродромы и дороги тонут.

II-я группа сегодня не сможет провести перелет. В ближайшие дни она, скорее всего, пока останется в Рельбицы.

 Несмотря на сияющее солнце на голубом весеннем небе, мы сегодня «принудительно отдыхаем», что для нас, истребителей, немного непривычно.

Утром выдалось довольно возбужденным. Между Лугой и Сиверской несколько сильных русских разведгрупп достигли шоссе и взорвали некоторые мосты. Движение по шоссе и железной дороги было остановлено на весь день.

Со скоростью ветра эта новость распространяется по авиабазе, обрастая дополнительными ужасающими подробностями. Мне приходится приложить усилия, чтобы навести порядок. Охрана на ночь будет усилена.

Вместе с комендантом авиабазы, майором Грифенхагеном, в первой половине дня я еду на летное поле. Земля полностью размокла, большая часть поля затоплена. Еще 10-14 дней мы мне сможем делать вылеты отсюда.

Чтобы не бездельничать в такую хорошую весеннюю погоду, все офицеры моего штаба после обеда помогали с уборкой снега пере командным пунктом. Мы радовались, как дети, когда удавалось направить талую воду в ручеек.

 

11 апреля 1942

Оттепель, снегопад. Летное поле переполнено ручьями. Как и зимой, первобытная сила этих земель безжалостно господствует над всеми существами. Весна идет напролом!

Все аэродромы эскадры (кроме Красногвардейска, куда сейчас все хотят попасть, и где тающему снегу противостоит бетонная полоса) в ближайшее время будут непригодны к эксплуатации. К счастью, у противника дела обстоят точно также. Вот и настало время для энергичного налаживания обычно игнорируемой внутренней и технической службы. Это нужно и людям, и технике. С самого начала Восточной кампании я старался использовать периоды отдыха для осмысления событий и внутреннего восстановления. Поэтому после завершения активных боевых действий я пишу сводный отчет, в котором небольшие ежедневные события увязываются в большую общую картину. Эти «Отчеты о положении» (Lageberichte) всегда принимаются с благодарностью, становятся предметом изучения в эскадрильях и темой вечерних разговоров. Здесь я приведу один такой отчет в полном виде, чтобы он мог послужить образцом для других:

«Отчет о положении №6

Русское зимнее наступление с января по апрель 1942

1. Планы и действия русских сухопутных сил:

После того, как суровые зимние морозы заставили нас отказаться от продолжения своих наступательных планов и отвести выдвинутые вперед клинья (оставив при этом Тихвин, Калинин, Тулу и Ростов), нужно было ждать русского контрудара. Из различных источников было известно, что противнику было мало того, что он просто остановил осеннее немецкое наступление, а ввод в бой хорошо вооруженных сибирских корпусов и смешанных зимних бригад говорил о том, что враг поставил себе дополнительные цели.

Главной стратегической целью зимней кампании противника, несомненно, было уничтожение группы армий «Центр».

После того, как первый удар южнее Москвы не привел к ожидаемому успеху, так как обе действовавшие там немецкие армии смогли вовремя отступить, в начале года примерно 13 вражеских корпусов начали наступление на стыке групп армий «Центр» и «Север».

Те позиции, которые осенью считались неприступными, будучи максимально прикрытыми реками и болотами, теперь покрылись ледяным панцирем и не составили никакой проблемы для наступающего противника. Танки спокойно проезжали через болота и прокладывали маршруты через буреломы. Там, где густые леса создавали естественные преграды, русские в удивительно короткие сроки прорубали просеки и трассы снабжения. Иногда на ранее непроходимой болотистой местности буквально за одну ночь возникала целая система подъездных путей.

Примитивный и тупой русский солдат проявил себя мастером зимней войны и мог спокойно воевать в отрыве от любых достижений цивилизации. Ему не нужны были твердые дороги или дома, он просто медленно, без каких-либо наступательных порывов, продвигался вперед, упорно и непреклонно. В гущах хвойных и лиственных лесов, этих джунглях Севера, за ночь возникали лесные лагеря, которые по утрам засекались немецкими авиаразведчиками по дымам от костров.

Там, где враг встречал сопротивление, он останавливался. Нигде, даже там, где наступали его танки, не было ни «элана», ни импульса; враг просто находил слабое место и там «просачивался». Он просачивался и вперед, и назад, поэтому сначала воспринятый с солдатскими шутками этот способ может считаться русской тактической формой ведения зимней войны. Это одно из многих революционных нововведений на театре военных действий этой Мировой воны, неизвестных в старой войне с царскими солдатами.

2. Ход боевых действий:

Первая русская волна сбила наши слабые силы охранения с высот среди озер на Валдайской возвышенности и относительно легко дошла до района Холма. Фронтальное наступление на участке II армейского корпуса севернее было отражено с кровопролитными боями. Тем не менее, наступающие ударные армии противника с полной силой ударили в оставшийся без защиты стык на юг, взяли Торопец, безуспешно попытались овладеть Великими Луками, появились у Невеля и существенными силами просочились до шоссе Смоленск-Вязьма. На самом деле, весьма смелая операция, которая поставила обе стороны в щекотливую ситуацию, поскольку район Ржева в результате героической обороны трех немецких корпусов остался в наших руках и теперь представлял собой постоянную угрозу ударной русской группировке, которая сама вела очень тяжелые бои со спешенными частями 3-й и 4-й танковых групп.

Пока среди зимы бушевало сражение в тылах группы армий «Центр», неприятель из района озера Ильмень перешел в наступление на Старую Руссу. Он оставил на своем левом фланге стальное гнездо сопротивления сгруппировавшегося вокруг Демянска II армейского корпуса, безуспешно попытался взять Старую Руссу в лоб, а затем, находя слабые места в обороне, прорвался в долину Ловати на юг и установил там связь со своими войсками, наступавшими с Валдайской возвышенности.

II армейский корпус оказался окружен в «Демянской крепости».

Еще севернее, на занятом согласно приказа рубеже по Волхову, враг прощупывал нашу оборону на западном берегу, пока не нашел слабое место в полосе 126-й пехотной дивизии. С большими потерями он перешел по льду через Волхов и 21 января вышел к шоссе Чудово-Новгород. Хотя место вклинение и было ограничено 2 километрами, а все попытки расширить его проваливались, это не помешало противнику за несколько дней дойти до Финев Луга, а еще через пять недель сформировать котел 40 км в диаметре. После перехвата одной важной трассы, противник теперь угрожал еще двум жизненно важным артериям, в т.ч. дороге Луга-Красногвардейск.

В начале марте продвижение противника в Волховском котле достигло максимума и остановилось. 16 марта неприятель из района Шума и Волховстроя начал крупное наступление при поддержке многочисленных танков на немецкую оборону на железнодорожной насыпи с обеих сторон от Погостья. Если на Волхове врагу удалось вклиниться довольно легко, то с бойцами 21-й и 269-й пехотной дивизий этот номер уже не прошел. Уже в первый день наступления было подбито 15 тяжелых 52-тонных танков. Хотя врагу и удалось просочиться почти до Любани, этот важный узел снабжения и коммуникаций был надежно прикрыт, также как и шоссе и остался в наших руках. Замысел противника окружить I-й армейский корпус в Чудово, также как II-й армейский корпус в Демянске, был сорван с большими для врага потерями.

Пока непрерывно шли ожесточенные бои за каждый бункер и снега, каждую воронку, сгоревший населенный пункт или железнодорожную насыпь, общий ход сражения на тысячекилометровом фронте от Орла через Курск и Харьков до Азовского моря преодолел свою кульминацию. Псоле успешного отрыва от противника в первые зимние недели декабря прошлого года, мы смогли удержать за собой жизненно и стратегически важные территории. Простой захват экономически неразвитых земель не входит в интересы немецкого руководства.

Немецкие войска ударами и контрударами проводили эластичную оборону, нанеся врагу огромные потери в ходе зимней кампании. Населенные пункты и плацдармы оставлялись только по приказам, только для того, чтобы подготовить сильные удары в других местах. Не менее ожесточенные бои в ледяном ветре русских степей все более и более дробили силу русского массированного наступления. Сейчас уже примерно прошел месяц, как большие участки фронта там были стабилизированы и могут считаться спокойными.

3. Оборонительное сражение немецкой армии

Недостаточно оснащенные, не имея подготовленных оборонительных позиций, немецкие сухопутные войска вписали этот период тяжелейших боев в военную историю. Кампания по сбору «зимней помощи» в Германии, хоть и с опозданием, но облегчила тяжелейшую нужду. Это была совершенно непривычная борьба с первобытными силами русской зимы. Там, где даже животный мир старался скрыться или спрятаться под промерзшую землю, немецкий пехотинец, словно человек ледникового периода, держался в своих снежных окопах и вел свою героическую борьбу, ужасы и величие которой, несомненно укоренятся в душе немецкого народа и потом превратятся в настоящие солдатские песни, не сравнимые со всякой текущей модой.

Одно из самых больших достижений этой войны заключается в том, что, прежде всего, были созданы запасы боеприпасов и продовольствия, которые позволили продержаться в недели самых суровых морозов. Там, где не справлялась железная дорога, были использованы авиатранспортные соединения ранее невиданных масштабов. Они перебрасывали один полк за другим при любой погоде; расход личного состава этой зимой превысил любые ожидания.

В войнах прошлого тоже были тяжелые зимние сражения, но еще ни разу не было столь непрерывного, в настолько суровых условиях, которые накладывали свой отпечаток на любое живое существо. В результате появилась картина поля боя, напоминающая не сплошную линию, а мозаику, состоящую из несвязанных друг с другом участков боевых действий. Четкое взаимодействие самых разнородных сил является одним из самых впечатляющих достижений в ходе боев «Демянской крепости».

Свыше 90 000 человек и 20 000 лошадей оказались отрезаны с 10 февраля от нашего фронта. Уже два месяца эта крепость сдерживает напор русских масс. Внутрь крепости были сброшены вражеские парашютисты, которые устроили там аэродром, принимавший для них снабжение. Всего в нескольких километрах от него находилась главная немецкая база – аэродром Демянска, на который каждый день армады немецких транспортников доставляли снабжение для людей и фураж для лошадей.

Пара цифр: в среднем каждый день на 200 Ю-52 с тыловых аэродромов в Демянск доставлялось около 600 тонн грузов. Для этого ежедневно нужно было иметь в наличии 1000 тонн авиатоплива.

С целью деблокады Демянска 21 марта из района южнее Старой Руссы на Рамушево в наступление перешла группировка в составе трех дивизий с несколькими танками.

По достижении рубежа р.Ловать, ей навстречу должны были выступить части из состава окруженных войск. Соответствующее расстояние между двумя группировками должно было составить 14 км.

Подводя итог, можно сказать, что наступательный прилив русских армий, несмотря на местные вклинения, был разбит сопротивлением немецкого солдата. Немецкая армия, по плану противника, сначала должно было быть разбито, а затем уничтожено в нескольких котлах. В том, что этого не произошло, есть и немалая доля ВВС.

4. Действия Люфтваффе на Северном фронте

Когда русские ударные полки в первый раз в январе проломили оборону на Валдайских высотах и Ловати, все силы немецких оперативных ВВС в северном секторе состояли из трех бомбардировочных авиагрупп и 54-й истребительной эскадры. Действовавшая в этом же районе русская авиация превосходила их минимум в 6 раз и действовала самым активным образом. Очень быстро призывы о помощи со стороны сухопутных войск вынудили проводить соответствующие мероприятия. Так как бомбардировщики в основном работали по целям и железным дорогам в тылу противника, а «штук» еще не было, наша истребительная эскадра вступила в дело и стала выполнять несвойственные истребителям задачи.

При высоте облачности 50-100 м, видимости 1-2 км, сквозь зоны тумана и снегопада, постоянно осуществлялись штурмовые налеты на «достойные цели». В такой погоде, возможно, разрешение на взлет раньше дали бы только самому опытному капитану «Люфтганзы». Наши потери были жестокими, но и успех по данным сухопутных частей и разведки, был существенным.

Основное бремя оборонительного сражение на Севере в воздухе несла 54-я истребительная эскадра.

Несомненно, неутомимые «штуки» работали более заметно и приносили войскам более очевидную помощь, но что стало бы с восемью армейскими корпусами группы армий «Север», если бы они в полной мере ощутили на себе воздействие 500 вражеских истребителей и 150 бомбардировщиков (это число оставалось постоянным, несмотря на все понесенные врагом потери)?

Каков был бы исход зимнего сражения, если бы вражеские ВВС приблизились к такой же степени эффективности, как наши «штуки» и бомбардировщики, заменявшие собой тяжелую артиллерию на поле боя?

Что было бы, если вы противник уничтожал наши колонны снабжения и также разгуливал у нас в тылу, как это делали мы, истребители?

О результатах 54-й истребительной эскадры говорят следующие цифры:

5. Действия и результаты 54-й истребительной эскадры за период с 1.1.42 по 31.3.42:

a) 4730 боевых вылетов Ме-109 на 2040 боевых задач;

b) Сбито 423 вражеских самолета, из них 347 истребителей, 36 бомбардировщиков, 28 самолетов-разведчиков и штурмовиков, 2 транспортника, 2 летающих лодки, 8 самолетов неизвестных типов.

В ходе штурмовых налетов было уничтожено или сильно повреждено: 88 локомотивов, 500 грузовиков и других автомашин, 800 саней, 7 самолетов разбито и еще 6 повреждено, 1 танк и еще 7 повреждено, 21 орудие, 4 склада с боеприпасами, рассеяна 1 маршевая колонна длиной 4 км (наполовину выведена из строя), рассеяно 33 роты, рассеяно и частично уничтожено два кавалерийских отряда (около 80 лошадей);

c) Сброшено около 160 250-кг бомб (41 тонна). Прямыми попаданиями были разбиты станционные строения, склады и локомотивные депо, а также 2 железнодорожных моста, 1 цистерна, 20-30 локомотивов, 30 товарных вагонов, 2 самолета;

d) Наши потери в указанный промежуток времени составили: 5 пилотов погибли, 7 пилотов пропали без вести.

6. Заключение:

Зимнее сражение закончено, началось сражение в оттепель и распутицу. Такого опыта у нас пока нет. Предусмотрительно начатые работы должны уменьшить последствия русской весны. Какую форму примут боевые действия в тающем снегу и грязи, мы пока не знаем. Возможно, оттепель станет для нас периодом отдыха, как это ошибочно предполагалось для зимы. Возможно, бои продолжатся вокруг трасс с твердым покрытием и железных дорог, или же километровых гатей. Пока что русские продолжают спокойно посылать свои танки прямо по колеям через тающие трясины. Большинство из них подбивается, но некоторые прорываются дальше и не дают затихать боям.

Почти все аэродромы у нас и у противника покрыты водой, размокли и развязли в грязи. Но вскоре они высохнут и снова станут готовы для второй русской летней кампании.»

(Продолжение 11.4.42)

I-я группа сегодня выпускала одно звено из Краногвардейска для сопровождения «штук» Ю-87, которые летали бомбить русские танки у Погостья. Встреч с самолетами противника не было.

Сегодня я был в III-й группе и очень внимательно изучал процесс технического обслуживания в 8-й эскадрилье.

На складе продовольствия инспектора Ваккера возникла большая проблема: вода подтопила подвалы, где были складированы все запасы.

На летном поле продолжается уборка снега. Через все поле течет один большой ручей.

Обер-лейтенант Пихон, юный капитан 7-й эскадрильи, с гордостью показывает мне свою скотоферму. «Коровы дают достаточно молока для всей эскадрильи, куры откладывают ежедневно по 5 яиц», - рассказывает Пихон.

Вместе с гауптманном Голлобом я осматриваю взорвавшийся на Пасху склад с боеприпасами. В радиусе 500 м нет ни одного целого камня. От деревьев остались такие обрубки. Земля вся перевернута и перерыта. Везде валяются снаряды, картечь и бомбы. Три огромных воронки показывают место взрыва 500-кг бомб.

Около 21.00 о своем появлении докладывают обер-лейтенанты Кат и Айснер, прибывшие с наземной колонной из Рельбицы.

 

12 апреля 1942

Днем я посещаю I-ю авиагруппу в Красногвардейске. Я еду туда в автомашине вместе с гауптманном Голлобом и обер-лейтенантом Катом. По дороге мы встречаем примерно 150 наших бронемашин, которые везут нашим войскам на передовой снабжение всех видов.

Воскресенье сегодня выдалось солнечным. Мы откинули верх кузова и любуемся весенним ландшафтом.

Красногвардейск полностью забит самолетами всех типов. Поскольку сейчас это единственный рабочий аэродром, летные соединения на нем расту в пугающих количествах. Надеюсь, что русские не поймут это и не разбомбят его. Каждая бомба тогда найдет себе цель.

Я обхожу каждую эскадрилью, беседую с летчиками и наземным персоналом. У всех отличное настроение.

Перед верфью I-й группы я вижу славную картину. На земле лежат 20 стальных шлемов, на которых осталась белая краска с зимы. Возле них ходит солдат с пульверизатором и за считанные секунды возвращает им снова родной серый цвет.  «Уже весна», - говорит он, заканчивая свою работу.

 

13 апреля 1942

Ночью нам к командному пункту подложили огромное трехметровое чучело медведя. Наш маленький медвежонок, раньше несший караул, куда-то исчез. Только потом мы узнаем, что большой медведь стал подарком от командующего воздушного флота за наш 2000-й сбитый самолет противника.

Во второй половине дня я снова на летном поле. Солнце и ветер хорошо подсушивают взлетно-посадочную полосу. Солдаты из строительного батальона неустанно и быстро работают над осушением аэродрома.

Провожу инспекцию технической службы 7=й эскадрильи.

Во второй половине дня о своем возвращении из отпуска из Германии докладывает обер-лейтенант Остерманн.

Вечером я собираю на совещание офицеров III-й группы.

I-я группа в Красногвардейске продолжает вести свою войну в одиночестве. Хотя русских самолетов не видно вообще нигде, группа продолжает летать. Проводятся штурмовки вражеских колонн и транспортных средств.

 

14 апреля 1942

Снова великолепная весенняя погода. Солнце светит удивительно тепло с синих небес. Как жаль, что мы не можем летать; но и русским не лучше.

Летное поле продолжает меня беспокоить. Утром я обсуждаю самые необходимые вопросы осушения с начальником строительных работ Шмидеком и гауптманном Юнгом.

На обед я приглашен к летчикам в 7-ю эскадрилью. Обер-лейтенант Пихон привнес свежий импульс и новый тон в свою эскадрилью.

Во второй половине дня так тепло, что мы рассаживаемся перед домом в самодельных шезлонгах.

Во второй половине дня вместе с обер-лейтенантом Бёттчером и инспектором Фикеншером мы едем в соседнюю деревню посмотреть на «стекольную фабрику». Земляки из Тюрингии поселились тут 150 лет назад и построили немецкую стекольную фабрику. Молодая женщина, хорошо говорящая по-немецки, проводит нас по предприятию. «Перед войной здесь работало 5000 человек, теперь только 500», - говорит она. Затем она показывает нам оборудование. Рабочие производят хорошее впечатление и работают очень умело. Они получают жалованье в 25 пфеннигов за час работы. До войны у них была аккордная оплата труда. Сейчас в основном производится оконное стекло, стеклянная посуда и банки.

На обратном пути я вижу множество женщин, бродящих по заснеженному полю. Подойдя ближе, я вижу, что они вытаскивают из-под снега перемерзшую свеклу из неубранного прошлогоднего урожая. Продовольственное снабжение населения принимает все более серьезную форму.

Вечером я выражаю свою благодарность и признательность гауптманну Компа и солдатам из его строительного батальона 22/XI за проделанную работу. Эти люди, как правило старших возрастов, тоже обеспечили успех эскадры. Они установили для нас зимние ангары, содержали в порядке летное поле, выполнили множество других работ, нужных для поддержания эксплуатации авиабазы.

Наш «профессор» до сих страдает от ревматизма. Весь согнутый, он ходит по командному пункту. В ближайшее время его нужно будет отправить на 4-6 недель курортного лечения в Германии. Его будет замещать гауптманн Голлоб.

Сегодня мы прощаемся с обер-лейтенантом Айснером, который с середины февраля бы прикомандирован к нас в качестве офицера связи эскадры. Завтра утром он убывает на свое прежнее место службы, в штаб 1-го Воздушного флота.

 

15 апреля 1942

Невероятно хороший день с почти летней температурой. Радостно поют птицы, природа везде оживает. После обеда я отдыхаю в шезлонге перед командным пунктом и слышу, как квохчут куры. Вот уже не думал, что эти редкостные птицы смогут пережить зиму среди немецких солдат.

Постепенно на всех аэродромах возобновляются вылеты. Похоже, мы пережили период грязи. Русские тоже снова появились в воздухе.

Рано утром 5 русских истребителей проштурмовали аэродром в Красногвардейске. Один Ме-109 получил пулеметное попадание в крыло, другого ущерба не было.

I-я группа продолжает проводить штурмовые налеты по все наземным целям, обнаруженным между озерами Ильмень и Ладога.

Южнее озера Ильмень II-й группе утром удалось сбыть 3 русских истребителя. Других вылетов не было, так как днем летное поле снова размокло и самолеты застревали уже при рулежке.

«Штуки» и бомбардировщики изо всех сил стараются поднять свои самолеты в воздух.

Южнее озера Ильмень II армейский корпус перешел в наступления в западном направлении со стороны Демянска. Похоже дела там идут неплохо. Х армейский корпус тоже перешел в наступление.

 

16 апреля 1942

Стоит хорошая погода. Снег продолжает таять.

Утром II-я группа вылетала из Рельбицы и одержала 7 воздушных побед. К сожалению, в бою погиб фельдфебель Вальтер из 5-й эскадрильи. Он сбил один русский бомбардировщик и уже нацелился на следующий, но его машина получает прямое попадание в мотор от кормового стрелка и загорается. Фельдфебель Вальтер хотел спрыгнуть с парашютом, но, похоже, зацепил хвост своей собственной машины и с нераскрытым парашютом упал на территории противника.

I-я группа вылетала на свободную охоту и сопровождение «штук» и бомбардировщиков южнее озера Ильмень. К самолетам прицепляются дополнительные бензобаки, но их все равно нужно сбрасывать перед воздушным боем. К сожалению, бывают технические неисправности и баки остаются подвешенными под самолетом. Одного попадания в них достаточно, чтобы сжечь всю машину.

Помимо свободной охоты и сопровождения, I-я группа проводит штурмовки многочисленных русских колонн, локомотивов и грузовиков.

III-я группа в Сиверской пока отдыхает, раскисшая земля не дает ей подняться в воздух.

С Бётчером я вылетаю на «шторхе» сначала в Сольцы, затем в Рельбицы. В Сольцах я посещаю подчиненную мне I-ю группу эскадры Мёльдерса. Эта группа тоже застряла в грязи. Летное поле не имеет никакой прочности, везде много луж. Командир группы, гауптманн Хахфельд, также использует этот переходный период для налаживания военной и технической службы.

В Рельбицах меня приветствует гауптманн Храбак. Его аэродром выглядит намного лучше. Снег полностью сошел. Небольшая речка южнее деревни превратилась в бурный поток, по которому плывут большие льдины. Пешком я дохожу, вместе с гауптманном Храбаком, до своего прежнего командного пункта. Только после того, как снег растаял, стали заметны многочисленные окопы по обеим сторонам от дороги. «Там дальше еще лежат убитые партизаны в стрелковых ячейках», - говорит мне гауптманн Храбак.

III-я группа чувствует себя в Рельбицах весьма комфортно, поэтому я оставлю здесь их и дальше.

После обеда в группе Храбака, я через Лугу возвращаюсь в Сиверскую. Прекрасный полет. Везде расцвет природы. Молодая зелень там и тут выглядывает из-под снега. На низкой высоте я пролетаю над тающими болотами, обширными лесными массивами из берез и хвойных деревьев.

Лейтенант Райманн получил звание обер-лейтенанта. Это событие было отпраздновано вечером.

 

17 апреля 1942

Вместе с Райманном я вылетаю на «шторхе» в Красногвардейск в I-ю группу. Там сообщаю лейтенанту Гётцу о его производстве в обер-лейтенанты.

Пилоты I-й группы весьма обеспокоены дополнительными бензобаками. Они отстегиваются или слишком рано, или вообще не отстегиваются.

Механики штаба эскадры также переехали в Красногвардейск. Туда же прибыли наши штабные самолеты. Мы начнем вылетать оттуда, если русские на Ленинградском фронте снова станут сильнее в воздухе. До сих пор появлялись только их разведывательные самолеты, пролетающие на больших высотах над Красногвардейском и Сиверской. Начинают стрелять зенитки и все небо покрывается облачками от разрывов. Я боюсь, что вскоре русские нанесут нам более серьезный визит. Нужно быть начеку.

От командующего истребительными частями (General der Jagdflieger) сегодня прибыл приказ о переводе обер-лейтенанта Шпэте в Германию для специального задания. Теперь 5-я эскадрилья остается ез своего испытанного капитана, оного из самых успешных истребителей эскадры. Сегодня он доложил о своей 79-й победе.

По почте мне приходят многочисленные поздравления из всех слоев немецкого населения с 2000-й воздушной победой эскадры. Среди них опять встречаются «раритеты». Один высокодуховный партийцев заканчивает свое письмо словами: «С лихим гитлеровским приветом остаюсь Вашим…»

 

18 апреля 1942

Ночью снова гремело несколько раз. Отдельные бомбардировщики русских пытались нанести нам урон. Их попытки успеха не имели.

Каждое утро над нами появляется «дежурный разведчик», который фотографирует аэродром и исчезает на севере. Кажется, он точно знает, что мы не можем взлететь. По нему бьют зенитки, не могут достать его на слишком большой высоте.

Обер-лейтенант Шпэте докладывает о своем убытии. С большой неохотой я отпускаю его из эскадры.

Вместе с начальником строительных работ я обхожу летное поле. Снег почти весь исчез. Я надеюсь, что яркое солнце вскоре все здесь подсушит. На аэродроме летают первые бабочки. В солнечных лучах радостно щебечут зяблики, приветствуя долгожданную весну.

Во второй половине дня нас посетил подполковник Унгевиттер, начальник авиасил (Koluft) 18-й армии.

Вечером меня пригласили на представление в строительный батальон. Солдаты-строители поставили целую программу-варьете, которая могла бы сделать честь и «Зимнему саду».

Воздушная активность русских была относительно слабой. Только утром они были активны. 8 вражеских истребителей пытались атаковать Красногвардейск, но дело у них не пошло. Три вражеских самолета были сбиты.

II-я группа сегодня впервые летала весь день, летное поле в Рельбицах полностью высохло.

Всего было сбито 7 самолетов противника.

Фельдфебель Нельте сегодня был вынужден сесть на нашей территории после штурмовки русских колонн на «ледовой трассе». Унтер-офицер Мюллер пропал без вести после одной штурмовки.

 

19 апреля 1942

Яркое синее небо, настоящее воскресенье. Везде просыпается природа, поют соловьи, летают бабочки. Можно представить, как будто вокруг все совершенно мирно.

Но такие мысли неуместны, так как русские дважды пытаются атаковать наш аэродром в Красногвардейске. Во время этих атак наши зенитчики и истребители сбивают три вражеских самолета. «Иваны» сожгли в Красногвардейске два Ю-88 одной разведэскадрильи.

II-я группа сражается южнее озера Ильмень, там она добивается 9 воздушных побед.

III-я группа и I-я группа эскадры Мёльдерса из-за аэродромных условий все еще прикованы к земле.

С Катом я вылетаю на «шторхе» в Лугу в I-й авиакорпус. Командир корпуса, генерал авиации Фёрстер, празднует свое 53-летие. Я передаю ему поздравления от эскадры. От 1-й бомбардировочной эскадры прибыл ее коммодор, генерал фон Ангерштайн, со своим адъютантом. Мы остаемся в корпусе и отмечаем день рождения. Мы сидим на веранде и нам открывается прекрасный вид на еще замерзшее озеро.

На обратном пути мы обнаруживаем «кюбельваген» нашей эскадры. В нем сидят гауптманны Хаазе и Ругенштайн. Оба «старших» едут в корпус, чтобы завтра оттуда вылететь в Германию на Ю-52. Хаазе начал свою долгожданную 4-недельную поездку на курорт, а Ругенштайн несколько дней назад потерял своего сына, лейтенанта в «штуках».

 

20 апреля 1942

Аэродромы с каждым часом становятся все лучше. II-я группа с Рельбицы сбивает 4 вражеских истребителя. I-я группа – одного «Ивана».

Завтра я введу в дело и III-ю группу.

Вечером я вместе с гауптманном Отто, командиром одной из зенитных батарей, отправляюсь в березовый лес на охоту. Прекрасный вечер с трелями соловьев и красивым вечерним небом. Почти два часа я прислушиваюсь к пробудившейся природе. Отто подстреливает великолепного дикого голубя. Мне достаточно удовлетворения от простого спокойного восприятия природы.

 

21 апреля 1942

Вилит командира корпуса. Он приземляется на «шторхе» в 10.45. Он информирует по плану действий на ближайшее время. Эскадра в основном будет работать на Волховском участке, выполнять задачи по сопровождению бомбардировщиков и «штук», а также проводить штурмовки вражеских коммуникаций, чтобы мешать снабжению окруженной в Волховском котле группировки противника.

От генерала Фёрстера я узнаю, что, начиная с 1 марта, в районе Погостье-устье Тигоды было убито 40 000 русских.

После совещания с командиром корпуса я на «шторхе» вылетаю на Городец, аэродром южнее Луги. Там базируется эскадра «штук» полковника Хагена. Генерал-полковник Келлер вызвал меня и полковника Хагена на совещание по вопросу очередного налета по корабельным целям в Ленинградской гавани (операция «Гётц фон Берлихинген»).

На командном пункте эскадры «штук» мы узнаем детали предполагаемого проведения налета.

После завершения совещания, командующий флотом передает мне большой серебряный кубок с гравировкой: «Майору Траутлофту в честь 2000-й воздушной победы его эскадры. Командующий 1-м Воздушным флотом генерал-полковник Келлер»

Поздно вечером прекрасная весенняя погода сменяется громом, молниями и ливнем, который еще больше ухудшит и без того плохие дороги.

Вечером я провожу командирское совещание и довожу до собравшихся предстоящие боевые задачи.

Сегодня Сиверская впервые совершала вылеты.

Всего было сбито 6 самолетов противника.

К сожалению, II-я группа понесла прискорбную потерю. При взлете насмерть разбился унтер-офицер Гризер.

Гренадеры II и X армейских корпусов стоят всего в 2 км друг от друга. Мы надеемся, что завтра они смогут пожать друг другу руки.

II-я группа сегодня обеспечивала прикрытия одного соединения Ю-88, которое успешно разбомбило аэродром Крестцы.

 

22 апреля 1942

День, который еще раз показал мне, сколько много удача значит у летчиков.

Вместе с обер-лейтенантами Катом и Шультеном я вылетел на «шторхе» в Красногвардейск. Там мы пересели в свои истребители и при низкой облачности и плохой видимости полетели в Рельбицы в III-ю группу. В Рельбицах в тоже самое время садилась I-я группа истребительной эскадры Мёльдерса. Оба командира, гауптманны Храбак и Хахфельд, приветствовали меня после посадки.

После короткого завтрака в маленьком казино группы Храбака, я вместе с обер-лейтенантами Катом и Шультеном стартовал в сторону противника. Южнее Старой Руссы мы вошли в сектор боевых действий Х армейского корпуса, затем далее на восток, через участок II армейского корпуса, до Демянска. Видимость была очень плохая, из-за этого мы летели примерно на высоте 50-100 м над нашими и вражескими войсками. Наши солдаты махали нам снизу, русские ускоренно прятались по укрытиям. В небе не было ни единого вражеского самолета. Только один немецкий авиаразведчик кружил над авангардами Х и II армейских корпусов. Мы продолжили охоту на самой низкой высоте. Внезапно по внутренней связи с слышу голос Ката: «У меня зенитное попадание». Я вижу, как он тянет свой самолет наверх. Похоже, что машина в порядке. «Долетишь до дома?», - спрашиваю я Ката.  Он подтверждает. Подлетаю ближе к нему и не вижу никаких следов попадания. Самым коротким путем я веду свой отряд в Рельбицы, все пять самолетов приземляются там ровно. Теперь настал наш черед сильно удивиться. Одна единственная русская винтовочная пуля достала летящий на высоте 80 м самолет Ката. Она пробила стальную обшивку левого крыла и левой стенки кабины. Большое зеленое сердце, знак нашей эскадры, нарисованный на кабине, разорвано. В кабине пуля перебила цепь балансира и разделилась на две части. Одна часть пробила кобуру с пистолетом и, удовлетворенная проделанной работой, остановилась в ее углу. Вторая половина прошла через комбинезон, затем через мундир, свитер, рубаху, нижнюю рубаху, потом пробила кожу чуть выше сердца и уже там застряла. После посадки наконечник пули выпадает из кожи. Из крошечной раны еще выходит несколько капель крови!

Мы все поздравляем обер-лейтенанта Ката с солдатской удачей и новым «днем рождения», потому что не каждый день такое случается.

Потом возвращаемся в Сиверскую. Летное поле уже подсохло, можно возобновлять полеты. Я перевожу штабную эскадрилью из Красногвардейска обратно в Сиверскую.

II-я группа остается в Рельбицах. Вместе с I-й группой эскадры Мёльдерса она составит «истребительное соединение Храбака», которое будет подчинено эскадре.

Основные действия авиации сегодня были, как и ранее, южнее озера Ильмень, над участками Х и II армейских корпусов.

А Кату сегодня опять не повезло! Не будучи ранее замеченным в этом по доброй воле, он помочился на садовое ограждение. Когда это увидел личный состав командного пункта, то быстро организовал специальный «полевой суд». «Грешник» предстал перед «судом», состоящим из причудливо одетых фигур.

Приговор гласил:

«Полевой суд 54-й истребительной эскадры

22 апреля 1942 20.00

Дело обвиняемого обер-лейтенанта Ката. Ускоренный процесс.

Сегодня военно-полевой суд 54-й эскадры в ускоренном порядке вынес следующий приговор адъютанту эскадры, обер-лейтенанту Кату:

Тщательно рассмотрев дело, военно-полевой суд постановил отказать обвиняемому в выдаче трех бутылок красного вина. Приговор должен быть немедленно приведен в исполнение.

Основание:

Обвиняемый в 18.54 22.4.42 помочился через садовую ограду перед зданием командного пункта эскадры на ближайшую улицу. Это не только нарушило общественный порядок, но и нанесло сильнейший ущерб репутации эскадры. Согласно параграфа 3 статьи 2 пункта 4 Устава мочеиспускания, обвиняемый должен понести соответствующее наказание.

Траутлофт, председатель военно-полевого суда.»

Осужденный осознает, что вел себя неправильно и принимает наказание.

 

23 апреля 1942

Летать можно с середины дня. Самолетов противника в воздухе практически нет.  Создается впечатление, что русские перебросили основные силы своей авиации в Центр и на Юг.

Остерманн сегодня сбивает трех и повышает свой счет до 89.

«Первый двух я сбил совершенно незапланированно! Они атаковали моего ведомого сзади, я просто хотел отогнать их заградительным огнем. При этом у меня получилась выгодная огневая позиция и я очередью поджег левого из двух близко друг к другу летящих вражеских истребителей. Испугавшись, русский дернулся вправо, зацепил своего соседа, и они оба упали.»

Гауптманн Храбак доложил о 800-й победе своей группы. Стрелком-счастливцем стал лейтенант Нолькен.

Сегодня мне нужно набраться мужества перед визитом к зубному врачу!

 

24 апреля 1942

В первой половине дня в саду перед командным пунктом играет оркестр одного из строительных полков.

В 15.00 начинается операция «Гётц фон Берлихинген», второй массированный авианалет по русскому военно-морскому флоту в Ленинградской гавани.

Из состава I авиакорпуса в нем принимают участие 44 «штуки», 18 Ю-88 и наши 28 Ме-109 в качестве истребительного прикрытия.

«Штуки2 и бомбардировщики летят на высоте 4500-6000 м. Ю-88 атакуют зенитные позиции под Ленинградом, «штуки» - пять военных кораблей в гавани.

Часть моих истребителей прикрывает на большой высоте Ю-88, другая часть пикирует вместе со «штуками», а оставшаяся часть обеспечивает прикрытие возвращающихся «штук» над побережьем между Урицком и Петергофом.

При перелете через фронт русская зенитная артиллерия бьет из всех стволов. Но ей не под силу остановить германскую атаку. Наша сухопутная артиллерия немедленно открывает огонь по вражеским зениткам. Везде сверкают вспышки выстрелов.

«Штуки» круто падают вниз. Они ищут цели, затем сбрасывают бомбы. Внизу я вижу взрывы, многочисленные огни и пожары. Воздух наполнен облаками зенитных разрывов. В городе поднимаются аэростаты заграждения. Однако «штуки» на низкой высоте уже пролетели над гаванью и Финским заливом и возвращаются на нашу территорию. Где русские истребители? Везде я вижу только немецкие самолеты. Нужно быть очень осторожным, чтобы не сбить случайно кого-то из своих.

С большой высоты на меня неожиданно летит огненный шар. Это сбитый самолет! На его хвосте я вижу советскую звезду. Машина падает прямо в центр города Ленинграда.

Потом я наблюдаю один горящий Ю-87. Языки пламени выбиваются из мотора и быстро увеличиваются в размерах. Еще два километра, затем Финский залив закончится и будет наша территория. Что будет сделать пилот? Что-то черное отрывается от машины и летит вниз. Я вижу раскрывшийся парашют. Это спрыгнул наблюдатель. Ветер быстро несет его на нашу территорию, он приземляется в садах в Петергофе.

Тем временем горящий Ю-87 тоже дотягивает до берега, летчик совершает жесткую посадку. После операции я узнал, что его спасли и он отделался небольшими травмами.

После приземления я узнаю, что один Ю-87 добился прямого попадания в «Максим Горький», также прямое попадание получил один минный заградитель. «Октябрьская Революция» вроде бы тоже получила попадания, но это не точно.

С нашей стороны потерь в личном составе не было. Наблюдаемый мной Ю-87 был сбит русской ПВО.

Во второй половине дня я вместе с гауптманном Голлобом летаю в районе Ленинград-Погостье-Волхов до Новгорода. Не видно ни единого вражеского самолета. Под Ленинградом нас еще один раз обстреливают русские зенитки.

 

Кат нашил маленькую советскую звездочку на то место в мундире, где его вчера пробила русская пуля. В результате ему по несколько раз на день приходится рассказывать о своем «ранении».

 

25 апреля 1942

Сегодня был третий массированный налет на корабельные цели в Ленинграде. В этом раз только 40 «штук» и 30 наших истребителей. Облака над Ленинградом мешают пикирующим атакам «штук», поэтому результат не очень большой.

Но зато у нас работа идет в полный рост! Примерно 20-50 русских истребителей барражируют на всех высотах. Ведутся ожесточенные воздушные бои, сбито 4 вражеских самолета. Русские зенитки стреляют необычно метко.

Снова вылетаем вместе с Голлобом. На высоте 1800 м над Ораниенбаумом попадаем под такой шквальный зенитный огонь, что лучше поскорее унести ноги. Мы теряем друг друга и возвращаемся домой поодиночке.

«Штуки» возвращаются без потерь.

После ужина я вместе с Голлобом лечу в Рельбицы к Храбаку. Дорогу туда и обратно мы используем для свободной охоты на Волховском участке и в районе восточнее озера Ильмень. Мы проникаем глубоко внутрь территории противника, облетаем все известные аэродромы, однако нигде не встречаем врага. Затем над Ловатью мы видим 10-12 вражеских истребителей. Они летят выше нас, мы набираем высоту, воздушный бой идет на высоте до 5500 м. Голлоб подлетает на дистанцию прямого выстрела к вражескому истребителю, бьет по нему и резко уходит вниз; однако падения вражеского самолета мы не видели.

Южнее озера Ильмень местность не такая лесистая. Везде я вижу зеленеющие пашни.

У группы Храбака сегодня успешный день – она докладывает о 10 победах, а всего в эскадре сегодня 17, ее счет увеличился до 2115.

 

26 апреля 1942

«Обер-лейтенант Пихон сел на вынужденную в Волховском котле в болото на вражеской территории», - такое донесение пришло на командный пункт эскадры вскоре после обеда. Возвращаясь после выполнения боевого задания, он со своим ведомым, унтер-офицером Эрленкэмпером, из-за низкой облачности летел на небольшой высоте над Волховским котлом. В результате он получил зенитное попадание прямо в мотор и не дотянул всего 15 км до линии фронта. Унтер-офицер Эрленкэмпер видел, как обер-лейтенант Пихон вылез из севшей машины и помахал ему рукой. Я приказываю немедленно провести спасательную операцию. К месту вынужденной посадку вылетает «шторх» с лейтенантом Руппом за штурвалом, его прикрывают другие истребители. Через час лейтенант Рупп вернулся назад и доложил, что обер-лейтенант Пихон покинул машину. В бездорожной болотистой местности не было видно ни единого человека на большом радиусе. Только отдельные деревья высятся среди коричневого болота. Ближайший лес, а следовательно, крепкая почва и укрытие, находится в 300 м от разбитой машины. «Шторх» не смог приземлиться на вязкую и неровную болотистую почву. Лейтенант Рупп сбросил возле лежащей на земле машины мешок с сигнальным пистолетом и ракетами к нему и второй мешок с едой.

Я постоянно высылаю пару Ме-109 к месту падения с задачей найти Пихона. Последняя пара во главе с унтер-офицером Зайнишем заметила красную сигнальную ракету, которую мог запустить только обер-лейтенант Пихон. Унтер-офицер Зайниш вроде бы даже увидел его в 20 метрах под небольшим деревцем.

В сумерках я отправляю туда «шторх» лейтенанта Руппа. Он должен сбросить туда одеяла, надувную лодку и еще еды. Рупп возвращается уже затемно, однако без результата. Он не нашел Пихона.

Мнения о его местонахождении сильно расходятся. Кто-то думает, что болото слишком топкое и Пихон мог в нем утонуть, другие считают, что он будет пробиваться на запад. Я тоже склоняюсь к такой точке зрения. Завтра утром мы продолжим поиск. Готовятся один «шторх» и один «юнкерс». Сначала мы попробуем сбросить Пихону доски, чтобы он мог держаться на болоте. Чтобы отвлечь русских и показать Пихону направление к фронту, я попросил армию провести на этом участке ночью и утром сильные обстрелы из артиллерии, пулеметов и винтовок. У всех нас только одна забота: «Лишь бы Пихон был еще жив.» Если он целым выберется из болота, то сможет пробиться.

Поздно вечером я поехал в Красногвардейск и обсудил там технические вопросы с командирами эскадрилий, техническими офицерами, контролерами и старшими мастерами I-й группы. Группе срочно нужно повысить уровень исправности самолетов.

До полуночи мы сидим в казино и обдумываем способы спасения Пихона. Его эвакуация по воздуху кажется невероятной, но мы не отвергаем такой вариант. Все разговоры крутятся вокруг «Калауэра», который месяцами сидел в нашем кругу, будучи техническим офицером эскадры. Мне он особенно близок, как мой старый «качмарек» (Katschmarek).

Перед сном я беру книгу фон Хёльдерлина и читаю на раскрытой странице: «Тяжело поймать Бога. Но там, где есть опасность, там выше и возможность спасения.»

Мы спасем Пихона.

 

27 апреля 1942

Все утром продолжается поисково-спасательная операция. Сначала в воздух поднимается пара Ме-109  с лейтенантом Руппом во главе. После посадки Рупп докладывает: «Машина на земле накрыта ветками. Сброшенных вчера мешков с едой нет. Пихона тоже не видно.» Теперь вообще ничего не понятно. Пихон прикрыл машину, чтобы спасти ее от глаз и огня русских? Или это русские ночью подобрались к машине? В любом случае это означает, что по болоту можно передвигаться. Я уверен, что Пихон пошел на запад.

Я прошу еще раз сухопутчиков на этом участке фронта вести огонь артиллерией, чтобы Пихон знал, в каком направлении ему двигаться.

Чтобы иметь полную уверенность, я еще раз отправляю к месту падения «шторх» с лейтенантом Руппом. Он систематически обыскивает местность вокруг упавшего самолета. В этот раз тоже ничего не видно, нет и никаких русских.

Это убеждает меня, что Пихон направился к фронту. Нашу спасательную операцию теперь можно ограничить только высылкой каждый час пары Ме-109 в 15-километровый район между фронтом и местом падения.

Я совершаю вылет на Волховский участок вместе с фельдфебелем Опперманном. Полет не затягивается, так как при перелете через линию фронта на высоте 200 м я получаю пулеметную очередь, которая разрывает мое левое крыло. Конструкция немного повреждена. Сегодня вечером машина должна вернуться в строй.

После ужина – церемония похорон лейтенанта Мёллера из 4-й эскадрильи. В феврале он был ранен во время штурмовки и сел на вынужденную в глубоком снегу на нашей территории. Спасательная экспедиция нашла его в 20 метрах от самолета, истекшего кровью и замороженного. Тогда товарищи по его эскадрилье похоронили его в снежной могиле. После того, как снег растаял, мы перенесли его на наше маленькое кладбище на авиабазе. После молитвы священника и произношу небольшую поминальную речь. Оркестр играет песню про хорошего товарища, почетный караул исполняет салют над могилой нашего юного товарища.

В 18.00 снова повторяется налет по корабельным целям в Ленинградской гавани. Это 4-й массированный налет. В нем снова участвуют «штуки» и мои истребители. Результат, однако, не виден, мы встречаем сильный огонь ПВО. На 5000 м высоты мы снова сталкиваемся с неприятелем. Двое сбитых врагов. Все наши самолеты возвращаются домой.

Вечером взвод связи эскадры пригласил в гости сестер Красного Креста из Красногвардейска. Совершенно непривычная картина – женщины в белоснежных одеждах среди грубых солдат.

 

28 апреля 1942

Все утро я снова высылаю по одной паре Ме-109 к месту приземления Пихона. Ведущий возвращается и докладывает: «Машина Пихона больше не прикрыта, еловые ветви лежат возле самолета.» Вот теперь я действительно ничего не понимаю. Пихон вернулся к машине? Или это дело русских, которые хотят нас обмануть? Для прояснения ситуации я еще раз отправляю Руппа на «шторхе» к месту посадки. Рупп облетает его на высоте 2 метра и докладывает мне по возвращении, что «мессершмитт» полностью разграблен. Это значит, что раскрыть машину и пускать сигнальные ракеты могут только русские. Будем надеяться, что Пихон успел уйти в безопасное место до появления русских на болоте. Нам остается только ждать и верить, что он прорвется. Я почему-то в этом уверен.

В первой половине дня я совершил вылет с обер-лейтенантом Катом и фельдфебелем Опперманном, во второй половине дня – только с Катом. Оба раза противника мы не встретили.

Вчера вражеская авиация была везде активна, а сегодня царит странное спокойствие. Мы сопровождаем бомбардировщики и «штуки», которые летят бомбить станции Мал.Вишера и Волховстрой.

Я становлюсь свидетелем забавных переговоров. Один из молодых пилотов, который, как кажется, во время сопровождения бомбардировщиков потерял своего ведущего, внезапно закричал испуганным голосом: «Я один, совершенно один, над русским аэродромом Шум, никого больше не вижу!» (Шум – это аэродром, где на тот момент базировались русские истребители.)

На что ему был дан успокаивающий ответ: «Садитесь в Шуме, и вы там не будете столь одиноки.»

При возвращении со второго вылета мы вместе с Катом еще раз пролетаем над местом вынужденной посадки Пихона. Я вижу его машину внизу в болоте. Только я хочу спуститься ниже, как замечаю тонкую струйку дыма в воздухе. Она может появиться только от сигнальной ракеты. Однако ракета взлетает восточнее болота. Может Пихон прячется там? Несмотря на все усилия, я никого не вижу. Нам нужно набраться терпения и ждать.

Вечером звонит мой телефон. Офицер связи Люфтваффе при 18-й армии, гауптманн Эндресс, докладывает: «Господин майор, тут один обер-лейтенант, он пробился и сейчас находится в пехоте. Он не ранен, только слегка устал. Сердечно поздравляю.»

«Слава Богу!», - громко кричу я, скидывая камень с сердца. Огромная радость во всем штабе. Утром мы пошлем за Пихоном «шторх». Я немедленно делаю звонки в его группу, эскадрилью и командиру корпуса, чтобы все знали о счастливом спасении Пихона. Мы просто сгораем от нетерпения узнать, как ему удалось выбраться. Вечером я еще раз по-быстрому навещаю 7-ю эскадрилью. Там настоящий праздник. Все рады возвращению своего капитана. «Завтра будет праздничный стол», - говорит толстый повар. «Приготовлю двух щук.»

 

29 апреля 1942

Обер-лейтенант Пихон вернулся!

Лейтенант Рупп, который последние два дня искренне доказывал свою дружбу с Пихоном, забрал «Калауэра» прямо с фронта и привез его на «шторхе».

Во второй половине дня Пихон приходит доложить о своем возвращении, и я совершенно не по-военному его обнимаю.

Здоровье Пихона все же немного пострадало в свете событий последних дней. В кругу «штабных» Пихон рассказывает о своих приключениях. В комнате совершенно тихо. Ординарцы приоткрыли дверь в помещение командного пункта, они тоже хотят послушать этот рассказ.

Суть этого приключения, в отличие от многих других похожих, заключается в том, что, кроме крушения в болоте, вообще ничего не происходит – ни побега, ни перестрелок, ни преследования. Все три дня на сцене этого первобытного русского леса вообще не появлялся ни один человек и ни одно животное, за исключением пары птиц. Человек был три дня предоставлен сам себе, вплоть до момента счастливого спасения. Но в этом и заключается своеобразное внутреннее напряжение рассказа.

Вот что рассказал нам Пихон описал в своем свежем молодежном стиле:

«26.4.42 в середине дня я с парой Ме-109 вылетел на свободную охоту на волховский участок. Облетев несколько русских аэродромов, около 14.00 я полетел над Волховским котлом домой, и вдруг увидел один полевой русский аэродром, один из тех, которые рано утром принимают курьерские машины. Я развернулся над полем и установил, что оно похоже больше не используется. Облака были на уровне 1000 метров. После пары кругов я направил свою машину прямиком домой. Почти в этот же самый момент машина получила короткий мощный удар и мотор стало сильно трясти. Я поддал газу и посмотрел за спину: зенитное попадание! В кабине распространился сильный запах гари, оставались считанные секунды до того, как моя птичка загорится. Но этого не произошло, так как мало из мотора все вышло и растеклось по кабине и крыльям. Запах гари в кабине был вызван разрывом зенитного снаряда и быстро выветрился.

Мотор перестал работать, было неприятно ощущать себя подвешенным на высоте 1000 метров над позициями вражеских зениток и отличной целью в виде темного силуэта на фоне светлых облаков для ребят внизу. Однако эта проблема почти сразу же была вытеснена следующей – а смогу ли я дотянуть до линии фронта? Сотни мыслей пролетали у меня в голове, пока я, планируя и постепенно теряя высоту, направлял свою машину к цепи озер, которая, как я знал была в немецких руках. Там на берегу я хотел посадить свою машину на живот.

Но моя верная «Ме» летела слишком медленно и теряла все больше высоты, и я быстро понял, что настолько далеко ее не хватит. Я бы вытянул руки и ноги вдоль фюзеляжа, если бы это помогло передвинуть птичку еще на несколько метров.

Пока я был в воздухе, у меня еще была надежда перелететь через леса внизу. Тут русские не могли меня поймать. Только не плен! Но земля была все ближе, и я начал изучать местность на предмет возможного приземления. Леса, болота, узкие речные долины, узкие просеки подо мной. Куда? Курс прямо. Сохранять спокойствие. Высота триста метров, двести метров. Впереди так ничего и не видно. Решаю долететь до немецких линий. Подо мной речка и деревня. Приземлиться здесь? Единственная возможность. Впереди снова бесконечный лес. Только не влететь между деревьями. В деревнях засели русские. Избежать их не получится.

Сквозь залитую маслом кабину я вижу, что лес впереди еще раз открывает небольшую болотистую прогалину. До нее 400 метров. Мне нужно точно сюда! Закрылки наружу, машина планирует над болотом болоту, все тише и тише, я вижу небольшие перекрученные деревца. Малый ход, перехват, выключить зажигание. Крылья срубают стволы, разрываются, я касаюсь земли, на меня обрушивается каскад воды, последняя горка – ровная посадка. Я вылезаю из кабины; надо мной поет пара соловьев. Надо мной кружит мой «качмарек», унтер-офицер Эрленкэмпер, который сопровождал меня все последние минуты высочайшего нервного напряжения, и чье озабоченное лицо я видел, как будто наяву. Стоя на крыле, я машу ему рукой, чтобы он мог улететь домой. Одновременно юго-западнее, южнее и юго-восточнее моего места приземления я слышу сильный ружейный огонь. Сначала я думаю, что это стреляют по мне и поэтому спешу забрать зимний спасательный мешок, карту, кепку и перчатки, и поскорее уйти от самолета в ту сторону, где нет никаких выстрелов. У меня не было времени ни изучить характер попадания в мотор, ни сжечь свой Ме-109. Однако позже, когда я увидел первый спасательный полет «Физелер-Шторха» в сопровождении 4 Ме-109 примерно в 15.30, я понял, что стрельба велась по машинам, которые были в воздухе. Даже мой ведомый, который кружил надо мной, потом после своего приземления обнаружил три винтовочных попадания в свою машину. В течение двух следующих дней и ночей я в принципе установил, что русские ведут огонь по любым находящимся в воздухе самолетам, даже если они летят на высоте 1000 метров и выше.

По своему наручному компасу я определил, что ушел от машины в северо-западном направлении, в сторону большой группы деревьев. Я избегал заходить в выглядывающие из болота участки травы, чтобы оставлять минимум следов и затруднить противнику (возможно, с собаками) вероятность моего обнаружения. Болото было относительно легко проходимо, я шел по икры в воде. После того, как я вышел к лесу на краю болота, то немного передохнул и осмотрел свой зимний спасательный мешок на предмет ненужных вещей, чтобы облегчить свой багаж.

Я сразу вытащил из него большой нож с ножницами, санитарный пакет и большие красные дымовые пакеты и спрятал все эти вещи под болотистым дерном. Затем я отошел примерно на 500 метров западнее болота и замаскировался в большой яме за корнями одного упавшего дерева. Я пытался понять причины разных звуков и отдельных доносившихся выстрелов, преследуют ли меня и с какого направления, а также с какой скоростью и численностью противник может следовать за мной. Я предполагал, что меня могут преследовать конные. 20 минут я стоял в яме и пытался под водой сжечь красно-бело-красный сигнальный огонь, чтобы получить полую трубку для дыхания в воде, но потом рассмеялся и понял, что уже слишком холодно для того, чтобы дожидаться здесь темноты.

Я прошел еще 50 метров, нашел под одним деревом сухое место, снял ненужные меховые унты и чулки и осмотрел мешок с едой на предмет лишних вещей. Я открыл подсумок с сигнальными ракетами, взял оттуда сигнальный пистолет и по четыре выстрела белого и красного огня, засунул их в наколенные карманы кожаных штанов, а все остальное его содержимое утопил в болотной воде и прикрыл мхом.

Пока я занимался этим делом, пролетели два Ме-109 и стали кружить восточнее, над местом падения моего самолета. Вскоре после этого появился «Физелер-Шторх» в сопровождении еще двух Ме-109. «Шторх» снизился со своей подлетной высоте в 1000 метров и стал кружить на сверхмалой высоте над болотом. Несмотря на то, что я сразу же определил болото, в которое сел, как непригодное для посадки «шторха»,я не смог выдержать этих постоянных кругов «шторха», оставил мешок с едой, меховую куртку, рукавицы и кепку и побежал обратно в болото.

Добравшись до края леса я осознал бессмысленность своего поведения и ясно понял, что «шторх» не сможет меня вытащить отсюда. Я даже не пытался выйти на открытое место или подать световой сигнал, так как уже описанный сильный ружейный огонь снова возобновился. Только один раз, когда «шторх» пролетел всего в 5 метрах прямо надо мной, я помахал своим желтым шарфом, но этот знак не был замечен. Зато теперь у меня возникли существенные проблемы с поиском предметов, брошенных мною в лесу, которые были нужны мне для дальнейшего передвижения. Я изначально решил, что не пойду дальше, пока не отыщу их. Примерно после 2-часовых поисков и наконец-то вышел на старое место.

Поскольку я слышал отдельные винтовочные выстрелы в лесу, которые были все ближе ко мне, а также из-за канонады понял, что где-то рядом стоят пушки, то решил покинуть свое недостаточно надежное укрытие, отойти подальше от места своей вынужденной посадки и поискать более безопасное место. Было около 16.00, до темноты оставалось примерно еще четыре часа. Пройдя пару сотен метров, я увидел северо-западнее два дома, которые обошел с востока и северо-востока. При этом я решил принципиально избегать любых населенных пунктов и лиц, в т.ч. гражданских, пока с полной уверенностью не доберусь до немецких частей.

Примерно в 17.30, когда, как я думал, я уже удалился достаточно далеко от места приземления, чтобы меня не нашли до ночи, я залег в густом подлеске, дожидаясь темноты. Я понял, что потерял много сил, идя через воду и болотистую почву, и теперь решил экономить свои силы. Я рассчитывал продержаться на продуктах из своего мешка минимум неделю, а скорее всего еще дольше, так как на болоте выросло достаточно свежей зелени, которая дала бы мне дополнительное питание и позволила растянуть мои запасы. Время отдыха я использовал для попыток подобного рода. Я съел довольно много различных свежих светло-зеленых мхов, а также сухие волокна с деревьев. В наступивших сумерках, примерно в 20.15, я начал свой первый ночной марш.

С радостью я еще раз заметил «Физелер-Шторх», который пролетел на высоте примерно 100 метров в сторону моей вынужденной посадки. Многочисленные поиски «шторха» и различных пар Ме-109 очень сильно морально меня поддерживали, не говоря уже о том, что по стрельбе русских по самолетам определял, где они могут находиться, а где нет.

Поскольку я предполагал, что к юго-западу находится участок фронта, на котором шли серьезные бои, а местность северо-западнее относительно менее насыщенной противником, и эти предположения подтверждались выстрелами пушек и винтовок, я сначала продолжил свой путь на север, пока не вышел на длинный, тянущийся с юга на север участок болота. Я перешел его в северо-западном направлении и после этого пошел на запад. Я стал ощущать усталость, намокшие кожаные штаны и меховые сапоги связывали мне ноги, каждый шаг давался с трудом; пришлось сделать остановку на 45 минут. Я использовал ее чтобы поужинать. К своему сожалению я обнаружил, что в продуктовом наборе не было открывашки для жестяных банок, хотя одну из них я все-таки открыл с помощью сигнального пистолета, проделав в ней ударами рычага затвора дыру размером в талер.

Мясо из банки я закусил галетами и кусочками мха. Пока я ел, то увидел несколько белых осветительных ракет на западе. Я решил, что там находится фронт и что наши пытаются подать мне сигналы. Между ракетами и моим местонахождением было две-три вражеских пушки, как я определил по звукам их выстрелов. Сразу после полуночи я продолжил свой путь на запад. Я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Прежде всего, я был уверен, что возможные преследователи не смог найти меня по оставленным следам. Я знал, что мое спасение теперь зависит только от моей осторожности и осмотрительности, а также от определенной доли везения, чтобы не столкнуться с врагом прямо в прифронтовой полосе. Я считал, что первая часть дела, а именно отрыв от моей машины и исключение преследования со стороны русских, увенчалась успехом.

Двигаясь дальше, я пересекал один за другим болотистые и лесистые участки с чередующимися густыми подлесками. Снова и снова я останавливал дыхание, прислушиваясь к шуму сучьев, пению птиц и далекой канонаде. Снова и снова треснувшая ветка, запившаяся за мю куртку, казалась мне близким выстрелом. Тем не менее, я был полностью спокоен.

Как дикое животное, постоянно настороже, я двигался вперед. Просто удивительно, как быстро привыкший к центрально-европейской культуре человек, может физически и духовно перейти к такой лесной жизни и приспособиться к природе. Я хотел бы сказать, что эта трансформация произошла со мной только тогда, когда я полностью смирился с фактом приземления на территории противника.

Не только на болотных полянах, но и в лесах, я почти все время утопал в заболоченной почве по лодыжку. Местами я видел большие участки снега в лесу, которые обходил, чтобы не оставлять следов.

Примерно около 10.00 (?1.00) я вышел к линии, где слышался частый ружейный огонь и ближние выстрелы пехотного орудия, что могло означать, что я нахожусь в непосредственной близости от передовых русских позиций. Вскоре после этого я увидел кругом множество упавших и срубленных огнем артиллерии стволов деревьев. Я понял, что нахожусь в зоне действия немецкой артиллерии и решил, что еще до рассвета должен дойти до немецких позиций. Но сначала мне нужно было отступить немного восточнее и в течение дня осмотреть местность и найти неплотно занятый и удобный участок русского фронта, через который я ночью смогу перейти на ту сторону.

Я сказал себе, что в случае поисков меня будут искать главным образом в густом подлеске на земле и поэтому нашел рощицу с высокими деревьями и залез на высокую ель, в густой кроне которой можно было провести день. Несмотря на то, что я неполностью был скрыт из вида, я не ожидал, что русские будут внимательно смотреть наверх, так местность изобиловала болотистыми участками, ямами с водой, упавшими стволами и ветками и требовала внимательности при каждом шаге. Около 2.00 я занял свое место, пристроил мешок с продуктами рядом на ветках и замаскировал его как мог, поскольку своим неестественно белым цветом, который отражал солнечные лучи, он мог привлечь ненужное внимание.

Я попытался заснуть. Примерно через полчаса мне это удалось. Потом я снова проснулся, как у меня затекли ноги, температура воздуха начала падать, и я стал замерзать. Сейчас мне пришлось беспокоиться о том, чтобы не переохладиться, так как это ослабило бы меня при дальнейшем марше. Я снял с себя сапоги и чулки, чтобы они быстрее просохли. Тем не менее, мои ноги остались холодными, а на кожаных штанах образовался иней. Я снова и снова сбивал иней со штанов, утешая себя тем, что каждая льдинка означает меньше влаги на теле. То, что я не простудился и не заболел в таких условиях и в следующую ночь, является признаком того, что мой организм полностью перестроился в соответствии с внезапно появившимися потребностями.

Я просто жаждал восхода солнца, одновременно с напряжением обдумывая, хорошо ли я выбрал себе место, или же мне придется весь день провести в опасности быть раскрытым. К счастью, в первые утренние часы я понял, что этот район мало посещается русскими. Я внимательно вслушивался в любые звуки, и иногда мне казалось, будто я слышу лай собак. Я не мог точно это понять, так как лес был наполнен голосами птиц и зверей всех видов, а также ветер постоянно шумел в ветвях.

В 7.00 я снова поел консервы, галеты и шоколад, а также, стараясь убить время, стал собирать мох с окружающих веток. Время тянулось еле-еле. Я прикидывал, сколько часов еще осталось сидеть на дереве до наступления темноты. Раз за разом мне приходилось менять позу, так как затекали то правая, то левая нога. Чем выше поднималось солнце, тем становилось легче, становилось заметно теплее. Однако, этого все равно было недостаточно, чтобы высушить мои штаны, меховые сапоги и чулки. Слишком много времени займет описание моих мыслей и методов, которыми я пытался сократить время ожидания. Большая часть моих размышлений касалась запланированного на ночь перехода через линию фронта.

Несколько раз я видел пары Ме-109, кружащие над местом моей вынужденной посадки и снова слышал стрельбу русских по машинам в воздухе. Со своего места я мог оценить, насколько далеко ушел ночью от своего самолета и это подбадривало меня. Из отдельных выстрелов западнее я определил, что район юго-западнее меня более плотно занят врагом, нежели район северо-западнее. Поэтому я решил ночью сначала пойти на север, а потом свернуть северо-западнее.

Примерно в 19.30, после 18-часового сидения на дереве, я слез с ели, предварительно еще раз покушав. Пройдя примерно 15 минут в северном направлении, я обнаружил перед собой обширную открытую болотистую местность, тянущуюся во всех направлениях. Чтобы перейти ее, было еще слишком светло. Поэтому я отошел обратно в густо лес и собрал из своего спасательного мешка некое подобие штурмового рюкзака, поскольку был уверен, что на западном краю лежащего передо мной болота будут находиться немецкие войска. Само болото я считал ничейной полосой, которое, возможно, придется преодолевать рывками под огнем противника. Три плитки «шока-колы» я засунул в наколенные карманы моих кожаных штанов, а также взял с собой две банки консервов, две упаковки галет и сигнальный пистолет. Кроме того, я взял три пачки сигарет, два цветных платка, две упаковки английских булавок и зажигалку. Все остальное я оставил вместе с моим рюкзаком.

Около 21.00 я снова стал пробираться на север через болото, пересекая открытые участки ползком.

Болото было очень топким, уже на первых ста метрах мои руки, ноги и живот полностью промокли; я глубоко погружался при любом движении. Весь сосредоточенный на продвижении вперед, я не обращал никакого внимания на то, что промок. Я осторожно прощупывал почву впереди, так как опасался, что русские могли заминировать подобные неплотно занятые открытые участки. В любой момент, пока не прополз 300-400 метров по голому болоту, я готов был взлететь на воздух. Одновременно я готовился к тому, что меня обнаружат с края леса и откроют по мне огонь, потому что было полнолуние и безоблачное небо. Но ничего такого не случилось.

К сожалению, винтовочный огонь тоже затих и теперь я вообще не имел никакого представления, где проходит линия фронта. Я начал понимать, что краю леса напротив может не оказаться немецких позиций и решил вести себя очень осторожно. Добравшись до окраины леса, я так и не услышал столь желаемого немецкого оклика «Стой, кто там!» (Halt, wer da!). Я еще не знал, что до ближайших немецких постов боевого охранения было еще 8 км, а в 1,5 км южнее меня была деревня, заполненная примерно пятью сотнями красноармейцев и партизан.

Я решил и следующий день, вторник, провести на дереве и постараться понять, на какой стороне я нахожусь, на русской, или уже немецкой. После часового поиска, примерно около 1.00, я нашел подходящее дерево и забрался на него. Через 20 минут я понял, что полностью промок. Мне было очень холодно, начались заморозки. Я привязал сапоги, куртку и мешок с галетами к веткам, а сам снова слез с дерева, чтобы постараться просохнуть. У подножия дерева я разделся до нижнего белья и разложил свои вещи рядом друг с другом. Конечно, я очень замерз. Когда я стал снова одеваться, штаны, чулки и сапоги оказали замороженными. Когда я надел униформу, я понял, что в сапогах опять по щиколотку болотной воды, а штаны и чулки промокли.

Тем не менее, я снова забрался на дерево и постарался заснуть в ожидании дня. Однако я так сильно замерз и стучал зубами, что мне это не удалось. Ветки, на которых я сидел, были не такими прочными, как на вчерашнем дереве, поэтому я мог менять положение затекшего тела только с очень большими трудностями. Снова началась та же битва со временем, что и раньше.

Потом поднявшееся солнце около 11.00 в целом согрело меня, тряска от холода прекратилась. Вокруг меня было тихо, я не слышал никаких винтовочных выстрелов, только дальний огонь артиллерии. Поэтому я решил, пообедав, примерно в 13.00 слезть с дерева и с предельной осторожностью продолжить марш на запад.

Я избегал открытого высокого леса и по большой дуге обходил все, что напоминало о присутствии человека. Один раз я чуть не запаниковал, когда увидел на земле тонкую ленту березовой коры, которую принял за сигаретную бумагу. На лесных прогалинах я несколько раз встречал кажущиеся пустыми хижины, которые тоже обходил стороной. Примерно около 14.00 я очень устал и обессилел, поэтому стал искать хорошо прикрытое деревьями сухое место, где можно было бы прилечь поспать. Я стянул обувь, чулки и кожаный штаны, отжал из них воду и повесил сушиться на ветки деревьев. Я прикрыл лицо цветным шелковым платком из «Подарка от русского населения», чтобы на нему не ползали насекомые. Голую часть ног я завернул в сухую часть кожаных штанов. С некоторым трудом мне все уже удалось заснуть, но через час я нова проснулся. Все конечности болели. Продолжив свое путешествие и пройдя примерно с километр, я понял, что сон придал мне сил и я могу хорошо идти вперед.

Примерно около 17.00 я вышел к какому-то колхозу, который хотел обойти с юга. Примерно через полчаса наблюдения с края леса, я обнаружил новые дома, а также далее, между домами и полями, речку, которая текла с севера на юг. Между моим лесом и речкой было примерно 200 метров открытого пространства. За речкой, до противоположного края леса, также было поле шириной 200 метров. Я решил дождаться ночи, найти переправу, а если не получится, то преодолеть речку вплавь.

Примерно через 20 минут, в течение которых я отдыхал перед ночной операцией, на другой стороне реки у стоящих там домов послышались два выстрела. Я не стал выяснять, что там случилось, а просто сразу собрал свои вещи и отполз в лес восточнее. Вдали я услышал чьи-то крики и вроде бы это были немецкие слова: «Эй, кто тут стрелял» (Hallo, wer hat da eben geschossen). Но я сразу сказал себе, что это мои фантазии играют со мной шутку, потому что еще со вчерашнего вечера жду немецких голосов.

Но потом я снова услышал речь, тон которой мне показался немецким. Я решил выйти из леса и обозначить себя голосом. Снова напряженный момент. Может я ошибаюсь? Это русские? Я вышел примерно на 20 шагов из подлеска.

Я вижу группу людей, которые, как кажется, смотрят на меня. Я кричу: «Эй, вы немецкие солдаты?» Нет ответа. Я готовлюсь рывком уйти обратно в лес при первом же выстреле. Я вижу, что в этом месте нет перехода через речку и у меня будет неплохое преимущество в лесу, если меня начнут преследовать.

Тут слева от меня появляется один русский старик, который слева от меня работал лесу (я слышал звуки топора и постарался обойти это место). Я кричу ему: «Стой! Там немецкие солдаты?» (Stoi! Sind da drüben Deutsche Soldaten?) «Немецкие солдаты?» ("Nemetschki Soldatki!?") Он выглядит весьма удивленным, наверное, моим запутанным внешним видом в серых подвернутых кожаных штанах, довольно пострадавших от «лесного путешествия», в грязной меховой куртке и перчатках. Кепку я держу в руке, потому что ветви подлеска постоянно сбивают ее с головы. Но русский, тем не менее, утвердительно отвечает на мой вопрос и кланяется, снимая шапку с головы: «Хороший двор здесь.». Как бесконечно много всего было для меня в его ответе.

Как раз в этом момент меня и увидели. Звучит громкий оклик. Я его не понимаю. Но я знаю, что это немецкие солдаты! Меня переполняет неописуемое чувство! Просто праздник какой-то. Немцы! Спасен!

Почти бегом я подхожу к речке. Чтобы что-то сделать, стреляю вверх белой осветительной ракетой. Как раз в этот миг надо мной пролетает пара Ме-109, но она не замечает мой сигнал. Мне кричат, я ли тот самый обер-лейтенант-истребитель? Мой ответ – ликующий крик, я еда справляюсь с собой. Меня тут уже ждали!

На берегу я падаю на землю. На меня смотрят, как на сказочное животное, потом делают плот, чтобы переправить меня через речку. По речи и ответам и понимаю, что тут в основном мои земляки из Гамбурга. Старые гамбургские тона! Вот совпадение то!

Примерно через полчаса плот готов, и я с некоторыми сложностями все же переправляюсь. Рукопожатия! Оживленные приветствия. Затем мы идем в русский блокгауз, где находится ротный командир со своим командным пунктом. Там ужасно жарко. Мне дают сухие вещи и горячую еду.

Солдаты толпятся вокруг меня. Это просто неописуемо!

После того, как я немного согрелся, меня отвезли на подводе на три километра южнее в штаб батальона.

Перед батальонным командным пунктом меня встречает и сердечно поздравляет с возвращением сам командир, старый добрый майор. Он также передает мне привет и поздравление от командующего армии, которому уже донесли о моем появлении. Я знаю, что информация пошла в эскадру и мои товарищи уже, скорее всего, празднуют мой «день рождения». Это мне подтвердили сам коммодор и мои товарищи из штаба эскадры и моей эскадрильи. Я глубоко тронут заботой обо мне, которая сквозит во всех их словах.

В батальоне со мной обходятся столь же сердечно и по-товарищески, как и в роте. Я рассказываю о себе, а они мне о последних боях находящихся здесь частей. Я осознаю, как мне вело три последних дня, и понимаю, что проделанный мной путь фактически был единственно правильным и возможным. Что вело меня по нему? Инстинкт, чувство или моя счастливая звезда? Судьба, провидение, Бог? Кто это сможет объяснить?

В ходе этого приключения мне стала понятна ничтожность отдельной человеческой судьбы. А также невозможность оказать какое-либо влияние на предначертанный ход нашей жизни. Мой путь в эти дни, начиная с момента попадания зенитного снаряда, через посадку в болоте и до возвращения к своим был просто цепочкой счастливых обстоятельств, без которых никакая осмотрительность и активность не помогли бы мне никак.

После ночи беззаботного сна в специально для меня приготовленной кровати и завтрака с крепким кофе, в 9.00 мой друг Рупп забрал меня и за двадцать минут на «шторхе» доставил в Сиверскую.

Моя эскадрилья восторженно меня встретила. Огромная гирлянда с надписью «Добро пожаловать!» протянута через всю стоянку.

Да, и вот я снова здесь. Прием моих товарищей и возвращение в эскадру навсегда останутся в моей памяти.»

Сегодня было много работы. Эскадра подняла в воздух более 200 машин. Центр тяжести – Волховский участок. Там русские танки пытались прорваться в Волховский котел. У сражающихся там дивизий дел по горло. С помощью бомбардировщиков и «штук» удается остановить и заблокировать русские атаки.

С Катом и Опперманном я вылетаю на Волхов и среди плотной облачности ввязываюсь в не очень удачный воздушный бой с 8-10 русскими истребителями. Во второй половине дня я вылетаю только вместе с фельдфебелем Опперманном, однако самолетов противника не встречаю.

Всего сегодня было одержано 14 воздушных побед. 4-я эскадрилья стала первой в эскадре, которая доложила о своих 300 победах.

Южнее озера Ильмень, судя по всему, дела идут хорошо. II и Х армейский корпуса разделены только рекой Ловать. Уже установлен контакт разведгруппами.

 

30 апреля 1942

Успешный день. 18 воздушных побед. Таким образом, общий счет эскадры доходит до 2161.

Я вылетаю дважды, оба раза без встреч с противником.

Гауптманн Голлоб сбил свой 87-й, обер-лейтенант Остерманн – 95-й самолет противника.

Вместе со свободной охотой сегодня выполнялись многочисленные задачи по сопровождению «штук» и бомбардировщиков. Были атакованы станции Шум и Волховстрой. Три Ю-87 с нашим прикрытием повторяют налет по корабельным целям в Ленинградской гавани. Один Ю-88 был сбит русской ПВО у Погостья. Один член экипажа смог выпрыгнуть с парашютом и приземлиться на русской территории. Русские зенитки были по парашюту спрыгнувшего немецкого летчика пока он не приземлился.

При выполнении задачи по сопровождению трех Ю-87 для удара по Ленинградской гавани у нас происходит несчастный случай. Унтер-офицер Шёпплин из I-й группы по непонятной причине выпадает из облаков. Его машина разбивается вдребезги. Сам Шёпплин успевает выпрыгнуть с парашютом, однако при приземлении получает двойную травму черепа. В бессознательном состоянии его перевозят в Красноармейск. Пока к нему не вернется сознание, мы не получим ответы на свои вопросы.

Командир корпуса сегодня с коротким визитом посещает наш аэродром.

Штаб эскадры погрузился в какое-то весеннее рабочее безумие. Все штабные службы после обеда строили новые дорожки, устраивали в саду цветочные клумбы, сажали цветы и зелень, все убирали и чистили!

Обер-лейтенант Штельцер из II-й группы прикомандировывается к штабу эскадры в качестве помощника начальника оперативного отдела.

Я как раз собираюсь лечь в кровать, как поступает доклад о 5 русских бомбардировщиках на подлете. Я выхожу наружу, чтобы посмотреть на работу зениток и места падения бомб. Ко мне присоединяется несколько штабных офицеров. Мы слышим шум моторов вражеских самолетов, потом видим зенитный огонь. Внезапно появляется свист падающей бомбы. Пока он приближается, мы уже лежим в придорожной канаве. Однако, кроме грязной одежды, ничего у нас не происходит.

К счастью, летное поле и самолетные ангары не понесли значительного ущерба.